Деревянные окна

Матрос с диким ревом вылетает из рубки, бьется головой о верхний комингс, теряет швабру и остатки разума. Нормальная картина.      Несмотря на южные широты – мороз, по Дунаю идет «сало» (смесь льда и снега с водой).     Дивизионный механик вылетел из игры, ругнулся на партнера, который не понимал его пофыркиваний, подмигиваний и других кодовых сигналов, столь необходимых при желании получить звание «абсолютного козлиного чемпиона» и двинулся ночевать на катер. Прибыв на катер, привел койку в полную готовность и вдруг вспомнил, что забыл справить малую нужду. Выходить наверх было лень, но под угрозу ставился спокойный сон. Пришлось одеваться и вылезать на палубу.      Надо сказать, что гальюны на катерах были. Но, как и все катерные помещения – миниатюрный, это, во-первых, а во-вторых, пользоваться корабельным гальюном при стоянке в базе считалось дурным тоном. Все ходили «до ветру», т. е. до ближайших кустов. Штатный береговой гальюн был в невообразимой дали и ночью просто не освещался. Туда даже из казармы ночью не ходили, предпочитая фильмам ужаса пометить углы этой же казармы. В период стоянке в Севастополе вопрос тоже просто решался: спустился между бортов стоящих лагом катеров, стал ногами на привальники и, пожалуйста! Вноси свои изменения в состав морской воды….      Вот механик выполз на верхнюю палубу: фуражки нет (и слава Богу!), китель расстегнут. Запихнул в пасть сигарету и поперся на корму, нащупывая пуговицы на ширинке.     Ночь, темно. Катер был пришвартован по-идиотски: с левого кнехта швартовный конец тянулся поперек всей палубы и притягивал правый борт к плавпричалу. Малая нужда прижимала, и механик ускорил шаги…. Швартовного конца, конечно, в темноте не заметил, зацепился за него ботинком и сделал кульбит в воду.     Все было настолько неожиданно, что чувство страха даже не появилось. Так, всплыл, огляделся, где выбираться. Борта катеров обледенели – не выбраться, надо плыть к берегу, благо недалеко, метров тридцать. Поплыл, разгребая снежно-ледовую смесь.